Очерки

Поводом к написанию фельетона явилось проскользнувшее в печати сообщение о публичной казни в Кенигсберге.

«От великого до смешного – один шаг. От трагедии до пошлости – и того меньше. Трагедии за последнее время родятся на Руси обильнее, чем хлеба, а пошлость ходит, высоко задрав голову, со сладостным сознанием собственной ограниченности…»

«Милостивый государь! Старший дворник донес мне, что к вам ходят какие-то подозрительные субъекты и стриженые девицы (может, и беспаспортные, кто их знает). Я не могу сего потерпеть, потому, как я, состоя 2-й гильдии купцом и членом союза русского народа и активной борьбы с революцией, должен следить за моими квартирантами…»

«У фрейлины Р. был бал… Вдруг… открывается дверь и входит мужик… Все замерли… Лавируя между шлейфами, мужик проследовал дальше… тихо, не торопясь, обогнул амфиладу комнат и так же тихо вышел парадным ходом…»

«У Чехова есть глубоко трагический рассказ о том, как некий чиновник, сидя в партере театра, чихнул и попал на лысину сидевшего перед ним штатского генерала. Чиновник оцепенел. До самого антракта он сидел, как на иголках, а когда опустили занавес, он робко подошел к генералу и почтительно начал просить извинения. Это было очень хорошо. Почтительность – признак хорошего тона…»

«Нет, господа, что ни говорите, а умеют еще веселиться на Руси. Ведь русский человек, без различия сословий, добрый, хороший, веселый, жизнерадостный человек…»

«Некий брамин, куря фимиам Будде, упал и сломал ногу. И тотчас же, вознеся очи горе, он воскликнул: – Великий Будда! Благодарю тебя за то, что ты лишил меня только одну ногу, ибо ты мог сломать мне обе ноги…»

Поводом к написанию явилось созванное в Петербурге совещание ректоров русских университетов. Вопрос о ликвидации очагов освободительного движения в высшей школе был в центре внимания участников совещания. Обсуждая этот вопрос, «Новое время» предлагало вообще закрыть университеты. Газета «Россия» предлагала ограничить функции университетов лишь проведением студенческих экзаменационных сессий, что позволило бы проводить занятия исключительно в домашней обстановке, и тем самым предотвратило бы возникновение очагов революционного брожения. Воровский зло высмеивает сумасбродные проекты доморощенных мракобесов.

«Всякому гражданину необходимо знать биографии его выдающихся соотечественников. Особенно важно знакомиться с жизнью замечательных патриотов, ибо это способствует укреплению любви к отечеству, чувства народной гордости и благодарности к нашим естественным начальникам…»

«Говорят, что когда императрица Екатерина II отправилась в известное путешествие на юг по Днепру, Потемкиным была поставлена грандиозная обстановочная феерия на тему „заселение юга“…»

Поводом к написанию фельетона явилось напечатанное 16 января 1908 г. в «Одесском обозрении» сообщение под заголовком «Жив, курилка». В нем говорилось о том, что известный авантюрист и спекулянт Лидваль, изобличенный незадолго до этого вместе с товарищем министра внутренних дел Гурко в крупных мошеннических комбинациях, снова вынырнул на Ирбитской ярмарке.

«Еще была темная ночь, а уже к месту предполагаемой дуэли тянулись экипажи, автомобили, велосипеды, пешеходы. Лесок ожил и заговорил сотнями языков. Здесь был весь бомонд, была литературная богема, были сливки политиканов…»

«Если когда-либо русскую изящную литературу можно было сравнить с нарядной рождественской елкой, так это как раз в наши дни. Яркий, блестящий праздник на день – стеклышки, бусы, мишура, золотые орехи и пряники, и все это эффектно освещенное ловко развешанными восковыми свечами, да разве не ту же картину являет литература наших дней?!..»

«Наполеон I любил говорить, что от великого до смешного всего один шаг. Правда, дуэль трудно назвать чем-то великим, но, несомненно, она вещь серьезная уже потому, что здесь ставится на карту жизнь человека. Зато тем ближе от этого серьезного до смешного, когда вся дуэльная авантюра превращается в пошлый фарс…»

В эпоху литературного распада усилился поток бульварных, низкопробных изданий, что имело прямое отношение к росту детской преступности. В своем фельетоне Воровский обращается к очень злободневной для того времени педагогической и этической проблеме, которая ежедневно напоминала о себе тревожными сообщениями газет об аморальных поступках молодежи.

«Европейцы далеко опередили нас, во Франции никто не удивляет, если какая-нибудь газета – «делательница» общественного мнения – вмешивается в доходную аферу. Напротив, там это самое обыкновенное дело. Газеты – такая же коммерция, как торговля спиртными напитками, шерстью или скобяным товаром…»

«Жил был в Одессе мирный купец, по прозванию Брилинский. Жил, торговал, деньгу наживал, и, к счастью для местного населения, не имел никакого отношения к грамоте. И вдруг оказалось в Одессе безлюдье. Нет людей, да и только. Т. е. строго говоря, людей было сколько угодно, но «людей» в кавычках, истинных людей не хватало…»

«Кукольная комедия, разыгранная думским большинством в пятницу, когда хотел говорить Милюков, выясняется. Видите ли, поездка Милюкова в Нью-Йорк испортила хитроумные планы некиих доморощенных дипломатов, потративших все скудные запасы своего мозга на построение карточных домиков…»

«Лягушка» – пародия на декадентские журналы, творчество писателей-модернистов, особенно воинственно выступавших после революции 1905-1907 гг. против реализма и противопоставлявших ему реакционное «чистое искусство», мистику и порнографию.

Фельетон написан в связи с событиями, разыгравшимися в Государственной думе после возвращения из поездки в Америку лидера кадетов П. Н. Милюкова. Несмотря на то, что Милюков выступал в Америке в духе умеренного либерализма, неоднократно подчеркивая преданность кадетов идеям конституционной монархии, правые депутаты подвергли его усиленной травле. Начало этой кампании положил реакционный журналист Меньшиков, обвинивший Милюкова «в измене». Милюков пытался на нескольких заседаниях думы выступить с объяснениями, однако черносотенцы, правые, октябристы каждый раз покидали зал. Инициаторами скандала в думе явились бессарабские депутаты, черносотенцы Крупенский и Пуришкевич (последний публично обозвал Милюкова «мерзавцем»). Выходки Пуришкевича и его компании объяснялись вовсе не тем, что Милюкова действительно заподозрили в революционном свободомыслии, грозящем самодержавным устоям, (хотя именно так он впоследствии и пытался представить дело). В кадетах, располагавших наибольшим количеством мест на скамьях оппозиции, черносотенцы и правые видели своих политических конкурентов, в думе, и с помощью очередной комбинации они пытались упрочить свое положение. При поддержке октябристов они добились того, что Милюков не был избран в думскую комиссию по государственной обороне.