Войти
Текст
отзывы: 0 | рейтинг: 0
Салюки, Затерявшийся В Бордовом
Robert Rickman
Роберт Рикман
Салюки, затерявшийся в бордовом
Перевод с английского
Елена Амберова
© 2012 Роберт Рикман
Все права защищены
БЛАГОДАРНОСТИ
Хочу поблагодарить всех людей, оказавших мне помощь в реализации этого проекта. Почти 8 лет жизни я потратил на работу над этой книгой, сидя перед монитором компьютера и блуждая мыслями в 70-х годах. Несмотря на то, что писательский труд – это занятие одиночки, я не был одинок. Натан Бек, выпускник SIU 2007 года, стал консультантом. Натан, магистр изящных искусств, взялся за сочинителя радиопрограмм и научил его писать художественную литературу. Сандра Барнхарт, сотрудник общественной библиотеки Карбондейля, сыграла существенную роль в компоновке рукописи для подготовки ее к публикации. Мэри Мечлер, магистр бизнеса, выпускница центра содействия развитию малого бизнеса при университете SIU 1993, помогла мне разработать маркетинговый план для книги «Салюки, затерявшийся в бордовом», а также обучила всем необходимым навыкам, начиная с разработки веб-сайта и заканчивая визитными карточками. Фото с предзакатным озером в кампусе для обложки книги сделал Тейлор Рид, бакалавр, выпускник 2009. Боб Кернер из Ла-Верны, Теннесси, сделал фото для задней стороны обложки. Хотя Бо и не выпускник SIU, специально для этого случая он надел бордовую футболку. «Ассоциация выпускников SIU» помогла мне с реализацией книги среди выпускников университета, живущих в разных концах земного шара. И, наконец, выражаю особую благодарность выпускникам факультета «Телевидения и радиовещания» Бобу Смиту (выпуск 1973) и Роджеру Девису (выпуск 1972), оказавшим мне помощь в вычитке и маркетинге романа.
Предисловие
Два неистовых потока слились вместе в средине 20-го века в Америке — движение за мир и молодежь. Это было одно огромное безумие — эпоха молодежи, кайфующей под звуки хаотичной музыки, ультрамодных шмоток фирм Кickin' stash и Swingin' chicks и насилия. Университет в Беркли занимал лидирующую позицию по кампусным беспорядкам.
В трех тысячах километрах на восток расположился свой «университет в Беркли» – Университет Южного Иллинойса в Карбондейле, или SIU. В 1969 году какой-то поджигатель спалил здание «Олд-Мейн», самую древнюю постройку в городе. Когда весной 1970 года Национальная гвардия застрелила четверых студентов в Кенте, штат Огайо, университет SIU закрыли из-за массовых беспорядков, а ректор подал в отставку.
Нервозности также добавлял расширившийся перечень правонарушений в тринадцати самых южных графствах Иллинойса. Одно из самых разрушительных землетрясений в смежных 48 штатах обрушилось на регион в начале девятнадцатого века. В 1922 году 23 шахтера были убиты во время резни в Херрине. Огромное торнадо трех штатов, самое смертоносное в истории Америки, пронеслось по ее территории в 1925 году, убив 695 человек. Подземный взрыв в шахте «Нью-Ориент Майн» унес жизни 119 шахтеров в 1951. И совсем недавно, в мае 2008 года, образовавшийся вдали от моря ураган, породил три торнадо в Южном Иллинойсе, оставившие после себя вырванные с корнем деревья, разбитые окна и разрушенные здания.
Той осенью 58-летний Питер Федерсон приехал в университет SIU после того, как проглотил горсть таблеток, запив их алкоголем. Находясь в глубокой депрессии, бывший «салюки» заполз под перевернутую байдарку на берегу озера, погрузился в беспамятство и пополнил собой длинный статистический список экстраординарных событий региона. Так как проснувшись, Питер обнаружил, что мир вокруг него изменился, став таким, каким он запомнил его в далеком 1971-м.
Глава I
Что-то явно не так с моим эмоциональным термостатом. То хорошее, что случается в моей жизни, заставляет меня нервничать, плохое нервирует меня еще больше, а неизвестность приводит меня в полное исступление. Но при этом я терпеть не могу скуку и однообразие. И так я живу все 58 лет своей жизни.
Эскадрон моих внутренних гремлинов, обитающих глубоко в подсознании, радостно раскручивает диск моего термостата. Выуживая плохие воспоминания, они искажают их, превращая в собственные пародии, раздувают до невероятных размеров и грубо выталкивают на поверхность сознания. Гремлины используют мои вспоминания, чтобы выкручивать мои нежные нервы, пока я не начну корчиться в агонии.
Цепочка этих химических соединений, потому как эти гремлины — не что иное, как неправильно функционирующие в мозгу химические элементы, образовалась в конце 1960-х годов, растянувшись до настоящего времени. Эта длинная и искромсанная цепочка представлена демоническим послужным списком моей трудовой биографии.
Я работал охранником, корректором, учителем в школе для взрослых, дворником, официантом, билетёром, плотником, диск-жокеем в баре и на радио, фотографом и упаковщиком в супермаркете. После того, как меня исключили из университета, я отслужил рядовым в армии США. Это была наихудшая работа в моей жизни.
Лучшей работой была должность новостного репортера и радиоведущего в Айове и Калифорнии. Работать в прямом эфире — мой талант номер один. Занятие, для которого я был создан, за исключением одного аспекта — я не в состоянии выносить продолжительный стресс. Я мог сдерживаться какое-то время. Может, несколько месяцев, иногда даже лет. Но, в конце концов, пробка не выдерживала и с громким хлопком вылетала из бутылки моей сдержанности, давая волю охваченным гневом гремлинам.
Потом я или сам бросал работу, или меня увольняли, или же происходило и то и другое одновременно. При этом ни бывший работник ни бывший работодатель так толком и не понимали, что же произошло на самом деле.
С последней работы на радиостанции меня уволили в 1999-м году после конфликта с комментатором новостей из-за того, как следует правильно произносить название пригорода Чикаго Десс-Плейнс. Так как я сам родом из Чикаго, я сказал ему, что правильно произносить это название: "Десс-Плейнс". Несмотря на это, он вышел в эфир с каким-то странным французским акцентом, и я назвал его лягушкой. Я не знал, что его предки были родом из Франции.
Свою последнюю работу я потерял в обычном для меня эффектном стиле в ясный осенний день в 2009-м. Это была работа в компании «Тестинг Анлимитед», офис которой располагался в конце улицы, где я жил в Фокс-Лейке, штат Иллинойс, еще одном пригороде Чикаго. Эта должность попадала под квалификацию «неполная занятость/нерегулярная», что означало, что я не мог претендовать на соцпакет и пособие по безработице, а также работал лишь шесть-восемь месяцев в году. Иногда на протяжении недель я не знал, в какие именно дни мне нужно будет выйти на работу и на сколько часов в день. Меня это устраивало. Эта работа не предоставляла мне никаких гарантий безопасности, и, хотя отсутствие надежности само по себе скверно, но идея сменить эту работу на какую-то получше казалась еще ужаснее.
Широко улыбаясь, менеджер называл наше занятие интеллектуальным эквивалентом рытья траншей. Группа, состоящая из сотни таких как я, – все с университетским образованием за плечами, – усаживалась на раскладных стульях, по двое у каждого стола, оснащенного компьютером, клавиатурой и мышкой. Наша работа состояла в оценивании тестов начальной школы. Иногда в них попадались абзацы с описанием любимых питомцев, а порой мы оценивали целые сочинения о том, как ребенок провел летние каникулы.
Последняя траншея, которую я вырыл для этой компании, заключалась в вопросе правильного написания слова «кот». Инструкции, выданные нам перед началом проекта, были предельно просты: «кот», написанное без ошибок, получало два балла. Если же написание было близко к правильному, например, «кат» или «кет», за него ставили один бал. За всё остальное ставили 0.
Но родители одного ребенка потребовали перепроверить его оценку, апеллируя к тому, что к-р-о-т может стать добычей, на которую охотится к-о-т. И что крот – это тоже зверек, у которого есть четыре лапы и хвост, и поэтому заслуживает одного балла. К тому же, они схожи в написании и во внешности, если не смотреть на крота прямо, и, если он окажется достаточно крупным.
Управление по делам образования в штате стало на сторону родителей, благодаря чему общее правило, состоящее из двух простых предложений, превратилось в запутанную инструкцию, занимающую пять страниц. Нам приходилось проверять 6 работ в минуту, 360 в час, 2 700 за восьмичасовой рабочий день. У нас было два перерыва по пятнадцать минут и один получасовой, чтобы пообедать. Компьютер контролировал нашу работу с беспощадной точностью.
После месяца работы со всеми этими словами: «кот», «крот», «скот» и «друг» (1 балл), моя концентрация снизилась, что отразилось на скорости и точности работы, и, как следствие, породило множество внутренних страхов. Поэтому я решил ставить перед собой производственные задачи и отмечать прогресс новой галочкой на листике-наклейке после каждой выставленной оценки.
Однажды осенью 2009 я сдвинул очки с толстыми стеклами к кончику носа, чтобы рассмотреть листик с галочками поближе, и досчитал уже до 552 галочки, когда Джим, главный копатель траншей, внезапно разрушил всю мою концентрацию.
– Эй, Питер, – заговорил он своим тихим монотонным голосом.
Карандаш выпал у меня из рук.
– Что?
– Посмотри на эту работу...
Нависнув надо мной, он набрал на клавиатуре несколько букв и щелкнул кнопкой мышки. На экране появилась письменная работа.
– Тут должен быть один балл, – сказал он.
Я посмотрел на него рассерженно.
– Для меня это выглядит как "к-о-т".
– Ну, если ты присмотришься внимательнее к последней букве, то заметишь, что то, что кажется верхней частью буквы «т» – просто случайный штрих.
– Для меня это всё равно буква «т», – я посмотрел на него строго.
– Я показал это Бекки, и она согласилась, что последняя буква – это не буква «т». Так что нам нужно изменить балл на единицу.
– Правда, нам нужно, да? Ладно, и сколько же времени вы с Беки потратили, изучая эту букву?
Джим почувствовал себя неуютно.
– Около десяти минут, затем отнесли эту работу Биллу, – ты знаешь Билла, заведующего проектом, – и он изучил ее при помощи «Апелляционной программы». Ты ведь знаешь, это специальная программа, использующая алгоритм нечеткой логики для анализа детского почерка. Как бы там ни было, Билл согласен с нами, что здесь следует поставить один балл.
Теперь Джим уставился на меня. Я повернулся к нему и спросил:
– Ладно, кто тогда, черт побери, оценивает эту работу? Беки, Билл или я?
– Конечно ты.
Джим выглядел испуганно.
– Отлично, в таком случае, это два бала.
– Мистер Федерсон, думаю, нам нужно поговорить с Биллом.
Внезапно обычно добродушный Джим перестал быть добродушным.
Трудно понять, как один доктор наук, два человека с дипломами магистров в области английской филологии и парень, имеющий за душой два года обучения в университете (я), могли устроить такой скандал из-за написания слова «к-о-т». Но именно это мы и сделали.
Вот так я и потерял работу в компании внешнего независимого оценивания. Как обычно, это не имело никакого значения, уволился ли я сам, или меня вышвырнули с работы. А на прощанье «Заведующий проектом» Билл посоветовал мне обратиться за профессиональной медицинской помощью.
Как будто я никогда прежде этого не слышал.
Я швырнул свой пропуск на стойку администратора, с решительной угрюмостью направился к стоянке автомобилей и... не смог открыть дверь своего Dodge Charger 1976 года выпуска. После пары ударов кулаком дверь с ржавым скрипом открылась, и вскоре под оглушительные звуки мотора я выезжал со стоянки, оставляя за собой облака сизого дыма.
Я бесцельно кружил по городу, сжигая дорогой бензин, пока не спалил всё свое раздражение. Мой Charger был практически убит в хлам. Я никогда не мыл его, не смазывал воском, не менял масел, – ни разу даже не взглянул на показатель уровня, и так и не избавился от огромной вмятины на задней левой панели кузова. Приборная доска растрескалась на кусочки. Радио и кондиционер не работали уже много лет. Обертки от фаст-фуда, чеки из супермаркетов и хрупкие конверты старых писем покрывали собой весь пол. А на заднем сиденье возвышалась куча грязной одежды для стирки, что скапливалась там на протяжении нескольких недель.
Я бросил взгляд сквозь покосившееся зеркало заднего вида на эту кучу, потом перевел взгляд вниз и рассмотрел то, во что был одет: грязная деловая рубашка в тонкую полоску, воротник не застегнут, носки от разных пар. Как бы я терпеть не мог заниматься хозяйственными делами, пришло время заняться стиркой.
Вскоре я уже парковался у местной прачечной самообслуживания и, как обычно в день стирки, градус моей взвинченности пополз вверх, так как в памяти оживали воспоминания о том, как мои мокрые вещи вынули из сушилки, свалив их в кучу на полу, и загрузили в нее собственные.
Источником этого раздутого гремлинами воспоминания стал инцидент в прачечной общежития времен моей учебы в Университете Южного Иллинойса в 1971. Как обычно, гремлины истязали меня, пока я наблюдал за своими шмотками 2009 года, кружащимися в сушилке. Когда сушилка выключилась, я открыл дверцу, чтобы пощупать вещи.
Всё еще влажные! Черт!
Потянувшись в карман за парой драгоценных четвертаков, я нащупал липкий кожаный футляр мобильного телефона. Я уже давно не разговаривал с Рональдом Стакхаузом. Это он помог мне привести в порядок мысли во время моей работы на WSIU – радиостанции на юге, чтобы я не сидел после эфира, уставившись в одну точку и не зная, что сказать. В 1999-м он помог мне найти другую работу, когда меня вышвырнули за дверь новостной радиостанции WREE, и снова помог мне встать на ноги, когда меня выгнали с работы охранника, потом корректора, а потом дворника. Он всегда относился ко мне с великолепным тактом, словно не уметь удержаться на рабочем месте, несмотря на все причиняемые неприятности, было всего лишь следствием сбоя в грандиозной системе жизни. Рональд был воплощением стабильности, так что гремлины его боялись.
Robert Rickman
Роберт Рикман
Салюки, затерявшийся в бордовом
Перевод с английского
Елена Амберова
© 2012 Роберт Рикман
Все права защищены
БЛАГОДАРНОСТИ
Хочу поблагодарить всех людей, оказавших мне помощь в реализации этого проекта. Почти 8 лет жизни я потратил на работу над этой книгой, сидя перед монитором компьютера и блуждая мыслями в 70-х годах. Несмотря на то, что писательский труд – это занятие одиночки, я не был одинок. Натан Бек, выпускник SIU 2007 года, стал консультантом. Натан, магистр изящных искусств, взялся за сочинителя радиопрограмм и научил его писать художественную литературу. Сандра Барнхарт, сотрудник общественной библиотеки Карбондейля, сыграла существенную роль в компоновке рукописи для подготовки ее к публикации. Мэри Мечлер, магистр бизнеса, выпускница центра содействия развитию малого бизнеса при университете SIU 1993, помогла мне разработать маркетинговый план для книги «Салюки, затерявшийся в бордовом», а также обучила всем необходимым навыкам, начиная с разработки веб-сайта и заканчивая визитными карточками. Фото с предзакатным озером в кампусе для обложки книги сделал Тейлор Рид, бакалавр, выпускник 2009. Боб Кернер из Ла-Верны, Теннесси, сделал фото для задней стороны обложки. Хотя Бо и не выпускник SIU, специально для этого случая он надел бордовую футболку. «Ассоциация выпускников SIU» помогла мне с реализацией книги среди выпускников университета, живущих в разных концах земного шара. И, наконец, выражаю особую благодарность выпускникам факультета «Телевидения и радиовещания» Бобу Смиту (выпуск 1973) и Роджеру Девису (выпуск 1972), оказавшим мне помощь в вычитке и маркетинге романа.
Предисловие
Два неистовых потока слились вместе в средине 20-го века в Америке — движение за мир и молодежь. Это было одно огромное безумие — эпоха молодежи, кайфующей под звуки хаотичной музыки, ультрамодных шмоток фирм Кickin' stash и Swingin' chicks и насилия. Университет в Беркли занимал лидирующую позицию по кампусным беспорядкам.
В трех тысячах километрах на восток расположился свой «университет в Беркли» – Университет Южного Иллинойса в Карбондейле, или SIU. В 1969 году какой-то поджигатель спалил здание «Олд-Мейн», самую древнюю постройку в городе. Когда весной 1970 года Национальная гвардия застрелила четверых студентов в Кенте, штат Огайо, университет SIU закрыли из-за массовых беспорядков, а ректор подал в отставку.
Нервозности также добавлял расширившийся перечень правонарушений в тринадцати самых южных графствах Иллинойса. Одно из самых разрушительных землетрясений в смежных 48 штатах обрушилось на регион в начале девятнадцатого века. В 1922 году 23 шахтера были убиты во время резни в Херрине. Огромное торнадо трех штатов, самое смертоносное в истории Америки, пронеслось по ее территории в 1925 году, убив 695 человек. Подземный взрыв в шахте «Нью-Ориент Майн» унес жизни 119 шахтеров в 1951. И совсем недавно, в мае 2008 года, образовавшийся вдали от моря ураган, породил три торнадо в Южном Иллинойсе, оставившие после себя вырванные с корнем деревья, разбитые окна и разрушенные здания.
Той осенью 58-летний Питер Федерсон приехал в университет SIU после того, как проглотил горсть таблеток, запив их алкоголем. Находясь в глубокой депрессии, бывший «салюки» заполз под перевернутую байдарку на берегу озера, погрузился в беспамятство и пополнил собой длинный статистический список экстраординарных событий региона. Так как проснувшись, Питер обнаружил, что мир вокруг него изменился, став таким, каким он запомнил его в далеком 1971-м.
Глава I
Что-то явно не так с моим эмоциональным термостатом. То хорошее, что случается в моей жизни, заставляет меня нервничать, плохое нервирует меня еще больше, а неизвестность приводит меня в полное исступление. Но при этом я терпеть не могу скуку и однообразие. И так я живу все 58 лет своей жизни.
Эскадрон моих внутренних гремлинов, обитающих глубоко в подсознании, радостно раскручивает диск моего термостата. Выуживая плохие воспоминания, они искажают их, превращая в собственные пародии, раздувают до невероятных размеров и грубо выталкивают на поверхность сознания. Гремлины используют мои вспоминания, чтобы выкручивать мои нежные нервы, пока я не начну корчиться в агонии.
Цепочка этих химических соединений, потому как эти гремлины — не что иное, как неправильно функционирующие в мозгу химические элементы, образовалась в конце 1960-х годов, растянувшись до настоящего времени. Эта длинная и искромсанная цепочка представлена демоническим послужным списком моей трудовой биографии.
Я работал охранником, корректором, учителем в школе для взрослых, дворником, официантом, билетёром, плотником, диск-жокеем в баре и на радио, фотографом и упаковщиком в супермаркете. После того, как меня исключили из университета, я отслужил рядовым в армии США. Это была наихудшая работа в моей жизни.
Лучшей работой была должность новостного репортера и радиоведущего в Айове и Калифорнии. Работать в прямом эфире — мой талант номер один. Занятие, для которого я был создан, за исключением одного аспекта — я не в состоянии выносить продолжительный стресс. Я мог сдерживаться какое-то время. Может, несколько месяцев, иногда даже лет. Но, в конце концов, пробка не выдерживала и с громким хлопком вылетала из бутылки моей сдержанности, давая волю охваченным гневом гремлинам.
Потом я или сам бросал работу, или меня увольняли, или же происходило и то и другое одновременно. При этом ни бывший работник ни бывший работодатель так толком и не понимали, что же произошло на самом деле.
С последней работы на радиостанции меня уволили в 1999-м году после конфликта с комментатором новостей из-за того, как следует правильно произносить название пригорода Чикаго Десс-Плейнс. Так как я сам родом из Чикаго, я сказал ему, что правильно произносить это название: "Десс-Плейнс". Несмотря на это, он вышел в эфир с каким-то странным французским акцентом, и я назвал его лягушкой. Я не знал, что его предки были родом из Франции.
Свою последнюю работу я потерял в обычном для меня эффектном стиле в ясный осенний день в 2009-м. Это была работа в компании «Тестинг Анлимитед», офис которой располагался в конце улицы, где я жил в Фокс-Лейке, штат Иллинойс, еще одном пригороде Чикаго. Эта должность попадала под квалификацию «неполная занятость/нерегулярная», что означало, что я не мог претендовать на соцпакет и пособие по безработице, а также работал лишь шесть-восемь месяцев в году. Иногда на протяжении недель я не знал, в какие именно дни мне нужно будет выйти на работу и на сколько часов в день. Меня это устраивало. Эта работа не предоставляла мне никаких гарантий безопасности, и, хотя отсутствие надежности само по себе скверно, но идея сменить эту работу на какую-то получше казалась еще ужаснее.
Широко улыбаясь, менеджер называл наше занятие интеллектуальным эквивалентом рытья траншей. Группа, состоящая из сотни таких как я, – все с университетским образованием за плечами, – усаживалась на раскладных стульях, по двое у каждого стола, оснащенного компьютером, клавиатурой и мышкой. Наша работа состояла в оценивании тестов начальной школы. Иногда в них попадались абзацы с описанием любимых питомцев, а порой мы оценивали целые сочинения о том, как ребенок провел летние каникулы.
Последняя траншея, которую я вырыл для этой компании, заключалась в вопросе правильного написания слова «кот». Инструкции, выданные нам перед началом проекта, были предельно просты: «кот», написанное без ошибок, получало два балла. Если же написание было близко к правильному, например, «кат» или «кет», за него ставили один бал. За всё остальное ставили 0.
Но родители одного ребенка потребовали перепроверить его оценку, апеллируя к тому, что к-р-о-т может стать добычей, на которую охотится к-о-т. И что крот – это тоже зверек, у которого есть четыре лапы и хвост, и поэтому заслуживает одного балла. К тому же, они схожи в написании и во внешности, если не смотреть на крота прямо, и, если он окажется достаточно крупным.
Управление по делам образования в штате стало на сторону родителей, благодаря чему общее правило, состоящее из двух простых предложений, превратилось в запутанную инструкцию, занимающую пять страниц. Нам приходилось проверять 6 работ в минуту, 360 в час, 2 700 за восьмичасовой рабочий день. У нас было два перерыва по пятнадцать минут и один получасовой, чтобы пообедать. Компьютер контролировал нашу работу с беспощадной точностью.
После месяца работы со всеми этими словами: «кот», «крот», «скот» и «друг» (1 балл), моя концентрация снизилась, что отразилось на скорости и точности работы, и, как следствие, породило множество внутренних страхов. Поэтому я решил ставить перед собой производственные задачи и отмечать прогресс новой галочкой на листике-наклейке после каждой выставленной оценки.
Однажды осенью 2009 я сдвинул очки с толстыми стеклами к кончику носа, чтобы рассмотреть листик с галочками поближе, и досчитал уже до 552 галочки, когда Джим, главный копатель траншей, внезапно разрушил всю мою концентрацию.
– Эй, Питер, – заговорил он своим тихим монотонным голосом.
Карандаш выпал у меня из рук.
– Что?
– Посмотри на эту работу...
Нависнув надо мной, он набрал на клавиатуре несколько букв и щелкнул кнопкой мышки. На экране появилась письменная работа.
– Тут должен быть один балл, – сказал он.
Я посмотрел на него рассерженно.
– Для меня это выглядит как "к-о-т".
– Ну, если ты присмотришься внимательнее к последней букве, то заметишь, что то, что кажется верхней частью буквы «т» – просто случайный штрих.
– Для меня это всё равно буква «т», – я посмотрел на него строго.
– Я показал это Бекки, и она согласилась, что последняя буква – это не буква «т». Так что нам нужно изменить балл на единицу.
– Правда, нам нужно, да? Ладно, и сколько же времени вы с Беки потратили, изучая эту букву?
Джим почувствовал себя неуютно.
– Около десяти минут, затем отнесли эту работу Биллу, – ты знаешь Билла, заведующего проектом, – и он изучил ее при помощи «Апелляционной программы». Ты ведь знаешь, это специальная программа, использующая алгоритм нечеткой логики для анализа детского почерка. Как бы там ни было, Билл согласен с нами, что здесь следует поставить один балл.
Теперь Джим уставился на меня. Я повернулся к нему и спросил:
– Ладно, кто тогда, черт побери, оценивает эту работу? Беки, Билл или я?
– Конечно ты.
Джим выглядел испуганно.
– Отлично, в таком случае, это два бала.
– Мистер Федерсон, думаю, нам нужно поговорить с Биллом.
Внезапно обычно добродушный Джим перестал быть добродушным.
Трудно понять, как один доктор наук, два человека с дипломами магистров в области английской филологии и парень, имеющий за душой два года обучения в университете (я), могли устроить такой скандал из-за написания слова «к-о-т». Но именно это мы и сделали.
Вот так я и потерял работу в компании внешнего независимого оценивания. Как обычно, это не имело никакого значения, уволился ли я сам, или меня вышвырнули с работы. А на прощанье «Заведующий проектом» Билл посоветовал мне обратиться за профессиональной медицинской помощью.
Как будто я никогда прежде этого не слышал.
Я швырнул свой пропуск на стойку администратора, с решительной угрюмостью направился к стоянке автомобилей и... не смог открыть дверь своего Dodge Charger 1976 года выпуска. После пары ударов кулаком дверь с ржавым скрипом открылась, и вскоре под оглушительные звуки мотора я выезжал со стоянки, оставляя за собой облака сизого дыма.
Я бесцельно кружил по городу, сжигая дорогой бензин, пока не спалил всё свое раздражение. Мой Charger был практически убит в хлам. Я никогда не мыл его, не смазывал воском, не менял масел, – ни разу даже не взглянул на показатель уровня, и так и не избавился от огромной вмятины на задней левой панели кузова. Приборная доска растрескалась на кусочки. Радио и кондиционер не работали уже много лет. Обертки от фаст-фуда, чеки из супермаркетов и хрупкие конверты старых писем покрывали собой весь пол. А на заднем сиденье возвышалась куча грязной одежды для стирки, что скапливалась там на протяжении нескольких недель.
Я бросил взгляд сквозь покосившееся зеркало заднего вида на эту кучу, потом перевел взгляд вниз и рассмотрел то, во что был одет: грязная деловая рубашка в тонкую полоску, воротник не застегнут, носки от разных пар. Как бы я терпеть не мог заниматься хозяйственными делами, пришло время заняться стиркой.
Вскоре я уже парковался у местной прачечной самообслуживания и, как обычно в день стирки, градус моей взвинченности пополз вверх, так как в памяти оживали воспоминания о том, как мои мокрые вещи вынули из сушилки, свалив их в кучу на полу, и загрузили в нее собственные.
Источником этого раздутого гремлинами воспоминания стал инцидент в прачечной общежития времен моей учебы в Университете Южного Иллинойса в 1971. Как обычно, гремлины истязали меня, пока я наблюдал за своими шмотками 2009 года, кружащимися в сушилке. Когда сушилка выключилась, я открыл дверцу, чтобы пощупать вещи.
Всё еще влажные! Черт!
Потянувшись в карман за парой драгоценных четвертаков, я нащупал липкий кожаный футляр мобильного телефона. Я уже давно не разговаривал с Рональдом Стакхаузом. Это он помог мне привести в порядок мысли во время моей работы на WSIU – радиостанции на юге, чтобы я не сидел после эфира, уставившись в одну точку и не зная, что сказать. В 1999-м он помог мне найти другую работу, когда меня вышвырнули за дверь новостной радиостанции WREE, и снова помог мне встать на ноги, когда меня выгнали с работы охранника, потом корректора, а потом дворника. Он всегда относился ко мне с великолепным тактом, словно не уметь удержаться на рабочем месте, несмотря на все причиняемые неприятности, было всего лишь следствием сбоя в грандиозной системе жизни. Рональд был воплощением стабильности, так что гремлины его боялись.
Другие книги автора:
Популярные книги
