Книги автора: Петр Дмитриевич Боборыкин

Пьеса «Скорбная братия» русского писателя, публициста и драматурга Петра Дмитриевича Боборыкина (1836–1921) – замечательная зарисовка о жизни и нравах литераторов в России 1860-х гг., где личные драмы писателей разворачиваются на фоне внутриредакционного конфликта в одном из известных толстых журналов. П.Д. Боборыкин, внимательный наблюдатель и летописец эпохи, подробно фиксировал происходившие вокруг него события культурной жизни, в которых и сам принимал активное участие как автор, сотрудник и издатель журнала «Библиотека для чтения». В «Скорбной братии» представлена целая галерея портретов: прототипами для ее героев послужили Н. Г. Помяловский, Ап. А. Григорьев, Н. А. Некрасов, Н. Н. Страхов и ряд других заметных участников литературной жизни тех лет. Текст произведения публикуется впервые, сама рукопись считалась ее автором утерянной. Писарская копия «Скорбной братии» была обнаружена при формировании фонда редких книг Научной библиотеки РАНХиГС. Ранее она принадлежала известному библиофилу и библиографу Е. И. Якушкину (1826–1905). Именно по данному экземпляру подготовлено настоящее издание. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

«Василий Теркин» – попытка нарисовать нового человека деревни, вышедшего в люди благодаря собственным усилиям и сумевшего сочетать деловитый практицизм с преданностью идеалам.

«Тропинка заворачивала все вправо и манила в густеющую тень старых развесистых елей. Ашимова и Крупинский шли медленно, останавливались на ходу, как любят делать русские. Он – коренастый, русый, с большими бакенбардами, в поярковой темной шляпе, в клетчатом летнем костюме, ниже среднего роста…»

Роман «Китай-город» был первым значительным произведением писателя. В этом романе Боборыкин изображает жизнь московской просвещенной буржуазии конца 70-х и начала 80-х гг., отличную от героев «темного царства» первых пьес . Роман начинается с интересного изображения быта торговой Москвы и ряда персонажей новой буржуазии.

«К какой бы национальности ни принадлежал человек, будь он хоть самый завзятый немецкий или русский шовинист, он все-таки должен сознаться, приехавши в Париж, что дальше уже некуда двигаться, если искать центр общественной и умственной жизни. Мне на моем веку приходилось нередко видеть примеры поразительного действия Парижа на людей самых раздраженных, желчных и скучающих. В особенности сильно врезалось в память впечатление разговора с одним из наших выдающихся литературных деятелей, человеком не молодым, болезненным, наклонным к язвительному и безотрадному взгляду на жизнь. Он, кажется, лет до пятидесяти не выезжал из России. Болезнь погнала его за границу, где он сначала жил на водах и на юге, а под конец попал в Париж…»

Повесть, описывает положение русских литераторов-поденщиков в пореформенную эпоху. Дополнительный интерес придает беллетризованный "отчет" о похоронах известного русского критика и поэта Аполлона Григорьева (1822–1864).

«Василий Теркин» – попытка нарисовать нового человека деревни, вышедшего в люди благодаря собственным усилиям и сумевшего сочетать деловитый практицизм с преданностью идеалам.

Петр Дмитриевич Боборыкин (1836–1921), создатель русского слова «интеллигент», автор популярнейших романов: «Дельцы», «Китай-город», «Василий Теркин» и многих других, был «европеец не только по манерам, привычкам, образованности и близкому знакомству с заграничной жизнью, но европеец в лучшем смысле слова, служивший всю жизнь высшим идеалам общечеловеческой культуры, без национальной, племенной и религиозной исключительности. Вдумчивая отзывчивость на злобу дня… требует большой наблюдательности. И этим качеством Боборыкин обладал в высшей степени. Жизнь общества в данный момент, костюмы, характер разговоров, перемены моды, житейские вкусы, обстановка, обычаи, развлечения и повадки… русских людей у себя и за границей изображены им с занимательной точностью и подробностями». Академик А.Ф.Кони

Повесть о художественной жизни начала 20 века.

«В Тургеневе прежде всего хотелось схватить своеобразные черты писательской души. Он был едва ли не единственным русским человеком, в котором вы (особенно если вы сами писатель) видели всегда художника-европейца, живущего известными идеалами мыслителя и наблюдателя, а не русского, находящегося на службе, или занятого делами, или же занятого теми или иными сословными, хозяйственными и светскими интересами. Сколько есть писателей с дарованием, которых много образованных людей в обществе знавали вовсе не как романистов, драматургов, поэтов, а совсем в других качествах…»

«Есть два Ренана: один – полулегендарный, другой – настоящий, реальный, оставшийся в памяти тех, кто имел случай хоть немного знавать его. И вряд ли конец нашего века создал еще одну личность, где бы между нравственным обликом человека, сочиненным в известных сферах, и его живым, неподдельным типом, было так мало соответствия…»

«Время летит. Не успеете вы оглянуться, и живые люди уже перешли в царство теней. Летит оно в последние годы с такой же предательской быстротой, как для тех, кто должен высиживать месяцы и годы в одной комнате; а с ним стушевывается в памяти множество фактов, штрихов, красок, из которых можно создать нечто, или – по меньшей мере – восстановить…»

«Мое личное знакомство с Л. Н. Толстым относится к пятилетию между концом 1877 года (когда я переехал на житье в Москву) и летом 1882 года. Раньше, в начале 60-х годов (когда я был издателем-редактором „Библиотеки для чтения“), я всего один раз обращался к нему письмом с просьбой о сотрудничестве и получил от него в ответ короткое письмо, сколько помнится, с извинением, что обещать что-нибудь в ближайшем будущем он затрудняется…»

«Русские не могут рассчитывать на долголетие, особенно – писатели. Давно уже вычислено, что средняя цифра жизни русского человека умственного труда – что-то вроде тридцати шести лет. Не шестьдесят пять, а по крайней мере век покойного канцлера князя Горчакова пожелал бы каждый Тургеневу, но и с той же бодростью, с тем же здоровьем. А ведь страдалец, уснувший в Буживале, мучился около двух лет в страшных болях…»